|
В России
налицо все атрибуты власти: президент, чиновники, выборы, мундиры,
налоги, законы, ордена, парламентская столовая, полосатые палочки,
кремлевский гараж, табель о рангах, персональные шоферы и пенсии…
Наивный, на первый взгляд, вопрос — зачем все это?
Недавно мне
довелось разговориться с губернатором одной из областей. Он, в
частности, рассказал мне, что при отборе кадров на продвижение
сегодня принимается в расчет один фактор — личная преданность.
Профессионализм, знания, умения и опыт практически не
учитываются.
По его словам,
такая система сложилась повсюду: от самого верха до микроскопических
низовых управ и муниципальных советов в маленьких поселках.
Сегодня войти во власть в России можно
только по блату. Да и то в большинстве случаев необходимо
предоставить, как элегантно выразился Владимир Путин,
соответствующее сопровождение.
Почему
чиновники окружают себя не профессиональными менеджерами, а
преданными людьми? Мне кажется, что они все чувствуют себя
заложниками случайных и никак не просчитываемых факторов и стараются
таким образом сократить — по мере возможностей — их количество.
При внешнем пафосе и высокомерии российские чиновники любого ранга
крайне уязвимы и не защищены ничем, кроме собственных связей, объема
компромата на коллег, денег и родственников. Так же как и все
рядовые граждане, чиновники являются бесправными жертвами системы
управления в ручном режиме, и лояльность становится залогом
выживания.
Россия
постоянно, веками экспериментирует с устройством своего государства
и структурой элиты. Медведев тоже начал свое президентство с
радикального изменения Конституции, которая неоднократно объявлялась
его предшественником неприкосновенной. Поразительно, но за
длительный исторический период в России так и не сложилось формы
власти, которая была бы не только долгосрочно эффективна и
дееспособна, но и не входила бы в неизбежный конфликт с обществом.
Которая была бы органична для России. Популярный ныне Иван Ильин
писал о государственном устройстве, что «это не есть пустая и
мертвая форма: оно связано с жизнью народа, с его природою,
климатом, размерами страны, с ее историческими судьбами».
Однако вся
политическая история российского государства свелась к упорным
попыткам опровергнуть этот тезис. Государство и структура власти
в России находятся в процессе постоянных реформ и перестроек,
переориентировок на очередные, поставленные высшей властью, цели.
Они постоянно реформируются от одной мобилизационной задачи под
другую, будь то, скажем,
принятие
христианства,
сбор дани для
татаро-монгол,
петровская
вестернизация,
коммунизм,
ленинский нэп,
сталинская
индустриализация,
ельцинская
демократизация,
путинская
вертикаль или
медведевская
модернизация.
В
результате в России вообще нет целостной концепции и философии
государства, вытекающих из имманентных особенностей страны, а не
из очередных задач досоветской, советской или антисоветской власти.
В России
нет и никогда не было российской национальной модели власти и
государства. Власть ее напоминает русскую национальную кухню, в
которой есть пара-тройка допетровских малосъедобных блюд, полностью
теряющихся в огромном количестве русифицированных заимствований из
других национальных кухонь. Это же случилось и с российской властью.
Она есть комбинация заимствований из других систем власти и
никогда неоконченных реформ, имеющих целью очередную заграничную
модель, по каким-то текущим причинам объявленную прогрессивной.
Причем все это делается под монотонное бормотание об уникальности
страны и ее особом цивилизационном пути. Между тем Россия не дала
миру ни одного оригинального политика.
Россия
постоянно ломает сложившуюся и создает новую — всегда
мобилизационную — форму государства, ставя его в полную зависимость
от текущих внешних и внутренних условий и целей, а также от взглядов
и политических приоритетов конкретных лидеров. Мобилизация
является основной формой и стимулом административно-государственных,
да и всех других реформ в России, которые начинаются тогда, когда
промедление, говоря известными ленинскими словами, «смерти подобно».
Но эти реформы никогда не носили — и не могли в силу неустойчивого
характера форм самой власти — превентивного, опережающего характера.
Даже сейчас
разговоры о модернизации в России начинаются с поисков внешних
примеров и исторических аналогий, что подразумевает приоритет не
национальных духовных, исторических или политических ценностей и
традиций власти, а заведомую временную и содержательную
ограниченность ее новой модели. Форма власти зависит от очередного
реформистского приступа, что всегда делает власть и чиновников
объективными оппонентами и могильщиками реформ.
Парадоксально,
но в России нет более неустойчивого, более подверженного
комплексу неполноценности и неуверенности в себе института, чем
государственная власть и ее представители. Конечно, она
сопротивляется любым новшествам, ибо они несут ей опасность.
Власть
понимает свою временность. Она способна рождать только временщиков.
России нужна
концепция и философия власти, соответствующая глубинным национальным
характеристикам народа и страны, ее истории, культуры и географии.
России нужна своя национальная, а не заимствованная политическая
культура. Разве можно претендовать на звание страны великой
культуры, если нет своей национальной политической культуры? Если
даже Путин с Медведевым не знают, что из себя будет представлять
конфигурация власти после 2012 года, как они не знали этого до
выборов 2008 года? А уж что говорить про их подчиненных?! Невольно
будешь искать спасение в личной лояльности. Не в законах же или
рациональности искать его, честное слово!
Зачем вообще в России есть власть?
Древняя
мудрость гласит: если не знаешь, куда идешь, любая дорога кажется
правильной. Если не знаешь, зачем стране нужна власть, то любая
власть кажется правильной. Однако ненадолго. В России рано или
поздно любая власть неизбежно оказывается неправильной. Пока нет
ответа на вопрос «зачем есть в России власть?», разговоры о том,
какой она должна быть, представляются малопродуктивными. Очередные
временщики будут управлять огромной страной, а великая Россия —
снова болтаться в поисках очередных заимствований, как известный
продукт человеческой жизнедеятельности в проруби.
|
